Из воспоминаний Цехмейстера Николая Анатольевича, инструктора минно-розыскной собаки 1 погз 1 ММГ 47 пого

«Как то летом 1985 года ребята собирались на операцию, я был дежурный по заставе. Стою наверху перед входом в землянку и разговариваю. Тут внутри землянки хлопок и все забегали. Спускаюсь вниз, смотрю, сидит на кровати, на втором ярусе, молодой солдат, который из Союза пару дней назад прилетел и держится в области своего достоинства. Быстро в санчасть его отнесли, где ему оказали помощь. Оказывается, в его руках взорвался запал. Ребята внизу сидели, собирались на операцию. Как обычно, боеприпасы разбросаны. Вот он и схватил запал, чеку выдернул и растерялся. Разжал, и ему посекло его достоинство и руки. Борти его забрали, и у нас он больше не появлялся.
Вот здесь и началась веселая жизнь для нас. Так как это случилось на моем дежурстве, то я попал в немилость к командованию заставы. Меня заставили все гранаты, запали и все патроны пересчитать и доложить о их количестве. С ребятами вместе все пересчитали. С этого момента каждый дежурный все это пересчитывает и только после этого сдает дежурство. Меня ставят дежурным через сутки, потихоньку «крыша у меня начинает съезжать». Сейчас не вспомню, сколько отходил, спасла меня очередная операция.
Приезжаем с операции, снова я дежурный по заставе. Сдаю дежурство, спрашивают все ли автоматы. Я, как обычно, что все на месте. Ну куда они могут из землянки деться? Идем с моими начальниками и считаем автоматы, одного не хватает. У дневальных спрашиваю. Говорят, что никто не выносил, кроме тех, что на позиции. «Шьют мне дело» за утерю автомата. Через три дня у меня нервный срыв. Ложат меня в санчасть с температурой за 40. Уколами отходили, очухался я. Дня три пролежал. Прихожу в землянку, а там все автоматы на месте. Вот так иногда нас «воспитывали». Да, конечно, не лучший метод воспитания. Тем более, что боевое оружие постоянно под рукой. У другого нервы могли бы похлеще сдать. Без беды не обошлось бы…»

Из переписки Степнова Михаила Геннадьевича, замполита 3 погз 1 ММГ 47 пого с Цехмейстером Николаем Анатольевичем, инструктором минно-розыскной собаки 1 погз 1 ММГ 47 пого

«То, что у нас на заставах был бардак с боеприпасами, это точно. Россыпь, насколько я помню, наш старшина прапорщик Галиуллин Носратулла Ряжапович собирал в отдельный ящик и хранил в каптерке. Потом все это забиралось на очередную операцию и отстреливалось. Или расстреливали эти боеприпасы при проведении учебных стрельб. Мы на 3 погз тоже «трахали» дежурных за учет оружия и боеприпасов. Без этого не обойтись. Но таких «экспериментов» над дежурными никогда не ставили. А если дежурный испугается и сделает самострел? Или еще хуже, уйдет из ММГ… У нас самым «зверским» наказанием было для солдат – «поход в Белый дом» (это офицерский туалет отмыть, если помнишь, он был белого цвета, красили его известкой), а для сержантов – отрывка позиций. У нас Суровцев Виктор Иванович был мудрым человеком. Мог и наказать, мог и отстоять человека. Естественно, мы брали пример с него.»

Из книги начальника штаба ПВ КГБ СССР генерал-лейтенанта Нешумова Юрия Алексеевича «Границы Афганистана. Трагедия и уроки», Издательство Кучково поле, Москва - Жуковский, 2006

«События в афганском приграничье показывали, что несмотря на частные, тактические успехи наших пограничных подразделений и правительственных сил ДРА, добиться заметной стабилизации обстановки, закрепления местных органов власти на местах не удавалось. И такая ситуация наблюдалась в большинстве регионов Афганистана. Не удавалось перехватить инициативу и мятежникам, несмотря на возрастающую поддержку из-за рубежа: мешало, главным образом, соперничество их главарей и группировок.
И все-таки такое «равновесие» противостоящих сил было не в нашу пользу: при нарастании потенциала мятежников афганская кампания становилась все более обременительной для наших войск и страны в целом. Не говоря уже о серьезных экономических затратах, росли наши потери в людях и технике. Жесткие требования из Центра о сбережений людей часто вызывали обратный эффект: командиры, боясь потерь (обычно из-за слабой подготовки подразделений), все чаще прибегали к оборонительной тактике - боевому дежурству в местах дислокации под защитой минно-взрывных и других инженерных заграждений. А это, естественно, способствовало повышению активности мятежников, поэтому об успешном завершении кампании пока не могло быть и речи.
В СССР набирала обороты «перестройка», и наше (к тому же неудачное) участие в афганских делах вызывало острую критику не только за рубежом, но и в собственной стране. Но в руководстве и штабе погранвойск каких-либо намерений о свертывании наших действий в ДРА пока не было - все помнили указание Председателя КГБ: «Будем в Афганистане столько, сколько нужно» и вопросов не задавали. Напротив, даже планировали некоторое укрепление наших позиций в сопредельном афганском прикордоне.»

Комментарии к фото Цехмейстера Николая Анатольевича, инструктора минно-розыскной собаки 1 погз 1 ММГ 47 пого

«БМПуха сгорела полностью. Ребята получили очень тяжелые контузии. Козырев -механик-водитель по ночам в землянке орал. Даже не помню, чтобы какой-то им знак «Отличник ПВ» дали. Этому призыву я свои знаки отослал туда. Дай Бог им здоровья. Жаль ребят, что на их трагедии кто-то боевые приписывал себе.»

Из воспоминаний Максимова Виктора Юрьевича, командира инженерно-саперного взвода 1 ММГ 47 пого

«11 сентября 1985 года, после обеда, прилетел в ММГ из Керков. Был в отпуске после подрыва. 12 сентября, в 6.00, пошли за колонной, через кишлак Токали-Намуса. Прошли кишлак, как обычно, с дежурной перестрелкой. Далее пошли за сопками и там, где-то ближе к обеду, подлетела и сгорела БМП, если память не изменяет, то под номером 744. Там простояли 2 часа, пока не выгорела БМП полностью. Старшим на БМП был Животовский Петр (начальник столовой 1 ММГ, примечание Степнова М.Г.). Тех, кто сидел на броне скинуло взрывной волной, механик еще рулил, пока гуска разматывалась, затем выскочил и следом за ним в БМП уже начали рваться снаряды. Из Керков поступила команда со горевшей БМП снять пушку. Так как она прикипела, мне предложили перерубить ствол зарядами ВВ. Но в тот выход начальник ММГ Филлипов Б.Н. уболтал меня много ВВ не брать, ну я и взял всего около 5 кг, сколько напихал в сумку минера. В общем, взрывать не стали, а тросами зацепили пушку к другой БМП, дернули и свернули пушку вместе с башней. Так эту башню и волокли на тросах до линейки, потом она валялась в Керках, на кладбище разбитой техники.
После того как БМП прогорела и сорвали с нее башню, колонна пошла дальше. Перед Атаханходжой вышли на дорогу. Там был узкий участок в одном месте и небольшой подъемчик. Вперед пошли мои саперы. В тот выход пошли Паша Томченко, Саша Гребенюк, а третьего забыл, надо фото посмотреть. Двое впереди шли с щупами, а Гребенюк сзади с лопатой. Идущие с щупами подозрительные места помечали крестом, а тот который шел с лопатой проверял эти места. Вот так Гребенюк и обнаружил мину. Мина была ТС-6. Дергать ее с места не стали и уничтожили накладным зарядом прямо на месте. Так была найдена и уничтожена первая и последняя, в период моего пребывания в ММГ, мина. За ту находку по прибытию в лагерь ММГ, на Гребенюка, водителя-механика БАТ-М, написал представление на медаль «За боевые заслуги».

Из воспоминаний Комарова Андрея Валентиновича, командира транспортного отделения взвода управления минометной батареи 1 ММГ 47 пого

«БМП, та что сгорела под кишлаком Токали-Намуса, она потом стояла между парком и КПП .А вообще, я во всех подробностях помню только свой первый выезд. Это было в сентябре или октябре 1984 года. Мы должны были съездить в отряд и там загрузиться картошкой, но нас остановили на границе. В отряд нас, конечно, не пустили, перегружались на заставе. Заночевали и утром поехали обратно в Андхой а оттуда к нам, в Меймене. Потом у меня все эти колоны слились в одну большую, я до одного Андхоя раз 5-6 ходил, причем разными дорогами, и на разное время то на 5 дней, то на 10 -15.»

Из сайта «Авиация в локальных конфликтах»

«13 августа 1985 года авария самолета Ан-26 339-й «советнической» осаэ (Меймене). Самолет капитана А. Мирошникова, летевший из Кабула, потерпел аварию при посадке на аэродроме Меймене. При заходе, в районе БПРМ, самолет был обстрелян из ДШК, пуля которого перебила тягу руля высоты. Командир увеличил тягу двигателей до взлетного, что позволило несколько уменьшить вертикальную скорость снижения. Самолет плашмя упал на землю и загорелся. Никто из находившихся на борту не пострадал.»

Из «Авиационного форума», тема «Наши потери в Афганистане»

«В августе 1985 г. Ан-26 советников попал под обстрел, садясь в Меймене и потерпел аварию.»

Из «Авиационного форума», тема «Наши потери в Афганистане»

В августе 1985 г. Ан-26 КК Толя Мирошников в Меймене - не то попал под обстрел, не то за проходные не вывел. Все живы. В советниках летал.»

Из записной книжки Цехмейстера Николая Анатольевича, инструктора минно-розыскной собаки 1 погз 1 ММГ 47 пого

«11 августа 1985года самолет плюхнулся на нашу взлетку, АН-26 с оружием. Я тогда находился на питомнике. Когда приземлялся, то с самолета летели ракеты, и он странно начал кружить над точкой. Потом резко пошел на снижение и упал брюхом на краю взлетки, проехал по взлетке третью часть и загорелся. Летчики выскочили из самолета через трещину в самолете, отделались только ушибами. Мы все заскочили в землянки, а в самолете все начало гореть и рваться. Этот самолет летел из Кабула. Вез оружие нашим союзникам. Часа три горел, после него осталась вспаханная взлетка, оторванные движки и части фюзеляжа. Как нам потом довели, самолету перебили управление - трос, который идет к хвосту, не могли работать подкрылки. Оружие все сгорело дотла. Там были наши АКМ, ППШ, Дехтяри, диски к ППШ и много цинков с патронами все разорванные. На следующий день прилетели борты и забрали летчиков в Кабул.
Жизнь на точке протекала весьма однообразно. Утром в 7.00 подъём, завтрак. Кто после службы, тому спать, кто свободный тот на работу рыть землянку или ход до позиции рыть. Собаку тренировал на питомнике.»

Из воспоминаний Степнова Михаила Геннадьевича, замполита 3 погз 1 ММГ 47 пого

«Когда на взлетке разбился Ан-26, его тут же растащили на стройматериалы. Особенно ценились крылья (для перекрытий в землянках). Это было благоустройство мотоманевренной группы. Особенно постаралась 1 погз. Они расширились до беспредела. Да и все другие рылись, как кроты и делали перекрытия из алюминия от самолета.
Вероятно, самолет вез оружие в Меймене. Когда падал самолет, меня в ММГ не было, но и мне достался штык-нож от АК-47. Я с ним некоторое время летал в ДШ, а потом променял на «лифчик» для магазинов. Обмен произвел с Лапушко Юрием Михайловичем – начальником Керкинской ДШМГ.
Как мне рассказывали, весь экипаж Ан-26 спасся. Командира Ан-26 наградили орденом Ленина.»

В сентябре- октябре 1985 года в составе Керкинской ДШМГ в качестве замполита Керкинской ДШМГ в ряде операций на участках Хорогского и Московского пограничных отрядов принимал участие старший лейтенант Степнов М.Г. – замполит 3 погз 1 ММГ «Меймене».

Из воспоминаний Степнова Михаила Геннадьевича, замполита 3 погз 1 ММГ 47 пого

«В конце августа – начале сентября 1985 года я прибыл из отпуска в Керки. Как и положено, доложил о своем прибытии в оперативную группу Керкинского пого. Сидеть в Керках я не любил, поэтому надеялся, что с первыми бортами улечу в Меймене. Однако, моим надеждам не суждено было сбыться. Кто-то из ОГ сообщил мне «радостную» весть: вместо Меймене я полечу с Керкинской ДШМГ на операцию на Куфаб. В ДШМГ заболел желтухой ее замполит – Радчук Владимир (его положили в госпиталь в Душанбе) и я буду временно исполнять его обязанности. Я попытался дернуться, что у меня даже нет ни полевой формы, ни снаряжения, ни оружия. Меня успокоили, сказали, что все дадут в ДШМГ.
Прибыл я в расположение ДШМГ, представился, тогда по-моему, ВРиО начальника ДШМГ старшему лейтенанту Лапушко Юрию Михайловичу. Да представляться мне особо было и нечего. Практически всех офицеров ДШМГ я знал лично по предыдущим операциям, а с Андреем Рощинским мы вообще были однокашниками. На одной из ДШЗ мне выдали какую-то древнюю хэбуху (я такую в Меймене не позволял себе носить), РД и все вещи Радчука, чей-то автомат. Ну и на том спасибо.
Кажется, на следующий день мы и полетели. Полетели под вечер. Помню, что единственный раз летел в вертолете в полной темноте. Привезли нас на базу подскока Шуроабад. Вместе с нами из Керков полетела и прибывшая на боевую стажировку «Альфа». Командовал ею Анатолий Савельев. Тот, который уже после афганской войны получил звание Героя России (посмертно) за освобождение в Москве шведского дипломата.
Долго ли мы сидели в Шуроабаде, уже не помню. Я, как ВРиО замполита ДШМГ был погружен в свои замполитские обязанности. Надо было познакомиться с личным составом, подготовить наглядную агитацию. Да, требовали в то время иметь и походные Ленинские комнаты, и боевые листки, и листки-молнии, и список партийно-комсомольского актива. Что было, то было. Но самое главное для меня было – это узнать людей ДШМГ, с которыми мне предстояло воевать. В один из дней все подразделения, участвующие в операции (Керкинская, Пянджская ДШМГ, возможно были и другие подразделения) построили. Перед нами «пламенную» речь произнес кто-то из генералов. Кто конкретно, уже не помню. И понеслось!...
…Летели мы долго по руслу реки Пяндж. Жутковато было лететь в ущельях, а это была основная часть нашего пути. Казалось, что вертолет вот-вот заденет своими лопастями какую-нибудь скалу. Потом из ущелья ушли высоко в горы. Помню, пролетали какую-то точку, видимо, отдельную заставу. Основной «достопримечательностью» которой был остов сбитого Ми-8. Оптимизма он тоже не прибавил. В горах начали появляться снежные пятна. Сказывалась высота и температура на ней.
Высадили нас на высоте примерно 3000 метров над уровнем моря. Как объяснили, выше вертолеты если сядут, то уже не смогут подняться. Высадка проходила спокойно, не по-боевому. Нам предстояло выйти на определенные точки. Каждая ДШЗ получила свою конкретную задачу. Весь наш путь шел, естественно, только вверх. Сколько мы километров отмахали, сейчас уже вспомнить сложно, но по высоте мы поднялись примерно еще на 1000 метров. Во время этого подъема я впервые почувствовал кислородное голодание. В физическом отношении операция была очень тяжелой.
Штаб ДШМГ расположился на каком-то перевале. Названий уже не помню. Внизу – глубочайшее, практически отвесное, ущелье. В ущелье какой-то небольшой кишлак. Вместе с нами был минометный взвод, которым командовал в тот период, кажется, лейтенант Ярохно, вся «Альфа», начальник связи ДШМГ – лейтенант Овсянкин Игорь, доктор – старший лейтенант Наумов Сергей и, кажется, инженерно-саперный взвод, которым тогда командовал сержант Рзянкин Андрей. Он погибнет в ноябре 1985 года, посмертно будет награжден орденом Ленина.
Активных боевых действий не было. По крайней мере, управление ДШМГ, в которое я входил, в боевых действиях не участвовало, как и «Альфа», находящаяся нами. В низу, в ущелье, был ранен солдат из Керкинской ДШМГ, пуля попала ему между магазинами «лифчика». Его эвакуировали (фамилия солдата, которого ранило – Забродин Александр, примечание Коваленко Виктора, командира БГ Керкинской ДШМГ). Днем, когда было спокойно, мы, офицеры, сидели играли в «Кинга». Тут Игорь Овсянкин докладывает Юре Лапушко, что его вызывают по радиостанции. Суть разговора была следующая. Кто-то из руководства операцией сказал Лапушко, что нужно дать фамилию для награждения очень высокой наградой. Для нас в те времена самая высокая награда Родины была – орден Красного Знамени. Лапушко и дал фамилию этого бойца, которого ранили.
После операции, когда нас сняли на базу подскока Шуроабад, выяснилось, что награда Родины – это звание Героя Советского Союза. Лапушко собрал в палатке офицеров ДШМГ и советовался с ними, кого можно представить к этому званию. Первым, кого хотел Лапушко представить к Герою был старший лейтенант Алейников, раненный еще под Андхоем. Но кандидатура не прошла, т.к Алейников к тому времени уже перевелся в Прибалтийский пограничный округ (по-моему, в Кингисеппский пого). Вторая кандидатура была – Поршнев (к тому времени уже уволенный солдат или сержант). Эта кандидатура тоже не прошла – уволен. Сказали, что представить к этому званию нужно срочника, потому что офицеры – Герои Советского союза в пограничных войсках уже есть, и такого, который даст согласие на поступление в пограничное училище. Погранвойска не хотели терять Героев. Как и когда конкретно всплыла фамилия Капшук, я уже не помню. Но то, что через день-два после того, как эту фамилию подали наверх, знала уже вся ДШМГ. Это было в сентябре 1985 года. Кстати, Капшук тогда с нами на операции не летал. Почему, не помню, вроде он был контужен.
В один из дней взяли пленного. То ли местный житель, то ли «дух». Но взяли его без оружия. Точнее, он сам вылез на нас. Видимо, разведывал местность. Отпускать его нельзя – он видел наше расположение. Днем температура + 10 градусов, ночью – 10 градусов. От этих перепадов температур мы просто дурели. Ночью так успеешь замерзнуть, что за день не отогреваешься. А «дух» в одной рубашонке, легких штанишках и галошах. На ночь его, естественно, связали, чтобы не убежал. Думали от холода к утру околеет. Куда там. Мы в утепленных куртках, горных свитерах, в спальниках утром вылезли, как пингвины, а «дух» ничего, бодренький. Так он у нас и «зимовал» дней пять. Отпустили его только тогда, когда уже снимались с операции. Правда, он вместе со своим ослом помог нам еще спустить вещи на высоту 3000 метров, где нас смогли снять вертолеты.
Сняли опять в Шуроабад. Каковы были итоги этой операции я уже не помню. В Керкинской ДШМГ безвозвратных потерь не было. Из раненых был только один солдат, которому пуля попала ему между магазинами «лифчика». Правда, была еще одна «потеря». Какой-то боец потерял (не из Керкинской ДШМГ) на операции свой военный билет. Все бы ничего, да фамилия у этого бойца оказалась Горбачев. Руководители операции так и сказали нам, будете высаживаться еще раз и искать военный билет этого Горбачева. Так как это политический вопрос. Но, видимо, здравый ум, все-таки, возобладал, и эту команду отменили.
Некоторое время после операции мы сидели в Шуроабаде. Пополняли запасы боеприпасов, продовольствия, приводили себя в порядок. Я после операции писал политдонесение об итогах боевых действий, организовывал выпуск наглядной агитации… По всему ходу событий было понятно, что готовится еще одна операция. Войск нагнали массу и никто их не отпускал по «зимним квартирам».